Последняя кукла
Самую большую куклу, которая умела ходить и даже говорить «Мама», протяжно и хрипло, ей подарили довольно поздно, лет в тринадцать, когда игра в куклы считалась у неё потенциально законченной. Она уже и не играла с ней, а домовито присоединила красавицу к своему богатству, обозначая по-взрослому новое приобретение, как «моя последняя кукла».
Детей не было достаточно долго, до 30 лет, она даже задумалась, когда у младшего братика родился сыночек: «Может быть, у меня совсем уже не будет маленького»… Однажды возлюбленный, они жили вместе уже полгода, неожиданно спросил: «Почему у нас никто не рождается»? Такая, сказанная немного по-детски, фраза задела её за живое и прозвучала слишком по-взрослому и как-то ответственно, не так абстрактно, как говаривали ей раньше: «Хочу от тебя детей»…
Беременность счастливая и безмятежная не доставляла ей неудобств. Единственное, что было чрезвычайно трудно – отказаться от курения, ей даже снилось, как она затягивается, пожаловалась врачу и после слов «а ребёночку – заячью губу», как отрезало. И даже улицы показались необыкновенно полны неприятного табачного дыма.
Живот она носила гордо и торжественно, как богатство необычайное, находя в этом новую эстетику. Была даже фотография, где она с круглым пузиком в широком платье, и рядом – огромный арбуз.
Однажды муж уехал в командировку, обручальное кольцо слишком жало ей палец, и она носила на безымянном перстень. То ли это обстоятельство, то ли некоторый вакуум одиночества, образовавшийся рядом с ней, заставил её замечать восхищенные взгляды мужчин на улицах. Один даже пытался познакомиться, заскочив за ней в магазин и настоятельно просил помочь выбрать ему шторы.
К родам готовились основательно, ходили с мужем на подготовильные курсы, где смотрели весёлые фильмы о сперматозоидах, а она старательно делала предродовую гимнастику. Подумывали даже о парных родах, тщательно подбирали врача и роддом. Из врачей им понравилась подтянутая, тонкая, как девочка, с короткой мальчиковой стрижкой, самая добрая – Ася.
Оставалось полторы недели, ей нужно было изучить «собачье дыхание», сопровождающее ребёнка при выходе в свет. Врачи в один голос твердили ей «поздние роды» и обещали на днях, уже заранее, заложить её в роддом.
Собрались на концерт Митяева, она давно хотела и билеты купили заранее. Поссорились неожиданно . «Всё – ты, ты и ты, твой Митяев, твои интересы. У меня тоже есть моё, есть мои друзья, иди одна»!
Она поехала сдавать билеты, впервые ей стало так неудобно, неловко и неуютно со своим животом; словно виноватая в чём-то, она продала интеллигентной парочке в очереди свои сокровенные билеты и отправилась домой.
Друзья мужа любили водку, а она не любила их. Шумели на кухне, она не вышла, появилась только вечером, когда все разошлись, зашла тихонько. Взглянула даже не строго и осуждающее, а как-то обречённо. Он взворвался, кулак с размаху упал на стол. Их стол – старенький, приспособленный на первое время – пласмасска на железке – разлетелся в щепки.
Она не вздрогнула, не заплакала, такая же спокойная вышла, словно её эмоции принадлежали уже не ей, а другому существу, и предназначение её, даже миссия не позволяли разрыдаться и устроить истерику. Утром в туалете обнаружила, что из неё течёт бледная желтоватая жидкость. «Это не моча, это – воды», - спокойно подумала не она сама, а её подкованный предродовой разум; тихо оделась, не разбудила мужа и пешочком потопала в консультацию.
«Голубушка, это действительно отходят воды, сейчас вызову скорую», - врач бросилась к телефону.
Старую машину трясло на всех ямах и кочках. «Ой, растрясёт тебя, милочка», - твердил шофёр. Наконец-то прибыли. Дежурный врач глянул на документы: «Возись с ней теперь, у меня палат нет, только в инфекционное могу положить». «Как в инфекционное? У меня все анализы в порядке», - словно очнулась она. Мы к первому роддому прикреплены. Роды платные. Парные. Акушер - Никифорова». «А раньше Вы это сообщить не могли, тут у меня не написано ничего. Везите в первый роддом и позвоните акушеру». Тут опять она ощутила свою ненужность, неуместность и незащищённость. Опять старенькая трясущаяся скорая, ямы, кочки…
Асю вызвали из дома после ночной смены. «Дома-то знают где ты»? «Маме позвонила». «Ложись-ка в кресло, щекотать буду». «Зачем щекотать»? «Воды отошли. А схваток нет, очень опасно для ребёнка. Вот чувствуешь, первая схваточка пошла»… Эта боль была даже приятной при всей её теперешней необходимости.
С собой она захватила всё, что с такой заблаговременностью готовила – икону Божьей матери «Поможение родам», пастель для рисования и плеер с Вагнером. Её оставили одну, ещё посоветовали записывать время схваток – первые, вторые, третьи; это тоже должно было отвлечь от боли. Она то твердила молитву, то рисовала своё настроение, то слушала «Тристана и Изольду».
Мужа добудились каким–то чудом. Ключей не было, а их дверь можно было только взорвать. Прибежал испуганный, бледный в белом (не по росту) халате. Когда было особенно больно, она висела на нём, обжимая коленками, тихо постанывая. Расслабляющий массаж он делал дрожащими руками, забыв про курсы и про науку.
И всё- таки она не выдержала, боль накатила и заглотила её полностью: «Укол. Давайте поставим укол»! «Хозяин – барин. Поставим». Ампулу с лекарством Ася вскрыла,
но ввела не обезболивающее, а аскорбиновую кислоту. Она узнала об этом только на следующий день, а сейчас ей полегчало, эффект «плацебо», по статистике действующий не менее, чем на 30 процентов, делал своё дело исправно. Она очень боялась и обесболивающего и даже кесарева - говорили такое рождение мешает потом ребёнку преодолевать препятствия, боялась хоть чем-то помешать ребёнку. Потом она безумно была благодарна Асе за этот обман.
«А сейчас – рожать»! – звонко приказала Ася и она даже не поняла, как оказалась в родовой палате. «Спортсменка»! – весело командовал муж, когда она тужилась. «Комсомолка»! – отвечала она. «Активистка»! Дальше всё было, как во сне. Ася кричала сквозь пелену: «Дыши!» и сама хрипела по-собачьи. Но ей не хватило полторы недели, чтобы выучить это дыхание. Доча рванула резко, но она боли уже не чувствовала, только радость, радость, неимоверная радость обрушилась на неё. Муж не упал в обморок, только закрыл глаза, когда показалась головка ребёнка. Испугался, что она какая-то синенькая. «Нормальный ребёнок, папочка»! Её зашили, и принесли ребёнка к груди, чтобы дитятко глотнула молозиво.
Когда ребёнка принесли ей в палату и она взяла дочь на руки, то мысленно впервые назвала ребёнка по имени. Уголок губки маленькой дрогнул в полуулыбке. «Она улыбается»! «Улыбаться они начинают только через месяц»! – проворчала медсестра и вздохнула: «Первый ребёнок – последняя кукла»! «Сама ты кукла»! – про себя подумала она обидчиво.
Муж побежал за булочками. Вышел на улицу. Сунул руки в карманы – оказалось чужая куртка… Каждый день он был у неё в палате, у неё и у девочки. Из роддома их привезли через пять дней. Он начал пить. Неделя запоя. Она держала его, огромного, за плечи, а он рыгал в унитаз. «Вот они, четвёртые схватки», - подумала она.
Мысль о том, что она отвечает теперь за маленькое сокровище, её дочку, хрупкую, незащищенную, за ВСЮ её будущую жизнь, отвечает за ВСЁ, настигла почти сразу. Стало страшно, психика не выдерживала. «Люди же живут как-то, надо успокоиться».
К ним иногда заходил её старинный друг. Ангелочек сидел в новом платьице голой задницей на полу. «Я никогда тебе не говорил. Я бездетен от природы. А тебе – п. зде (он сматерился зло и болезненно) Бог дал ребёнка. Ты знаешь, что такое, когда Бог дает человеку ребёнка»?!! Она зашикала, затопала, закричала. Она обиделась на мат.
| 
