Ангел для ангела
Квартира. Ты сказал, роман надо начать с описания истории этой квартиры. А я совершенно этого не хочу. Мало ли кто жил там с хрущевских времён. Я хочу вспоминать эту квартиру, каждый ее квадрат, абажур, который ты назвал верхом дизайнерского безвкусия, балкон в голубином помёте, куда я норовила выбежать босиком, кухонку, ванную. Как будто это что-то изменит. Как будто это снова нас вернет в неё, нас странных, шествующих из ниоткуда вникуда. Я благодарна небу за это время небытия, ангелы перешагивают с облака на облако, однажды перевернулся диван. Цветы ты купил сразу, получается, первые попавшиеся, но на самом деле самые первые, которые увидел и огурцы сразу. И мы долго плутали, пока обнаружили этот странно тихий и безмятежный дом. Знаешь, там теперь никто не живёт, эту квартиру риэлторам невозможно никому сдать. Там наши тени, шепчутся и целуются. Даже про нас забыли.
Квартира. Квартиры или картины. Ехали смотреть картины, а ты решил снять другую квартиру. Я прилично психовала, пока риэлтор – благообразная тётушка – их показывала. Заяц купился на паркет. Как ни странно, в этой квартире оказались книги, на балконе, в загашнике. Ты читал «Терновый мой венец», а я «Капитанскую дочку». Ещё я болела, бойлер не грел воду, и ты носил мне воду в ванную в чайнике.
Я опять загрустила. Межсезонье вроде прошло. Зима крепко установилась. Но я почти не хожу на улицу. Лень это или изнеможение, не знаю. Работаю дома. Выхожу по ночам, за сигаретами один квартал, дышу. Дочитываю Иличевского "Математик" и "Лунное затмение" Дюрренматта. «Математик» стремительный, на виражах, а «Лунное затмение» заплетает язык в швейцарских фамилиях и названиях местности, и лекциях по сельскому хозяйству. Мажу виски эфирным маслом - мускатным орехом и миндалём горьким. Настроение вроде лучше. Больше не хочу близких отношений с людьми, доверительных и открытых, люди слишком ранимы и непредсказуемы, и я тоже.
Надо ли говорить, когда хочется молчать. Я не умею дышать без тебя. Но когда тебя нет, я без истерик твержу тебе мысленно «Отстань, отстань», это чтобы ты скорее пришёл. Ещё мне снится твоя смерть, каждую ночь, это невыносимо, я там же во сне прошу морфий, но мне безжалостно показывают это кино. Иличевский - гений, он описывает человеческие прикосновения так, что звучит музыка, а она ведь всегда звучит, ты знаешь.
Ангелы расстаются, они тают в небе, как облачко, они исчезают одновременно, потому как как же ангел без ангела, а на земле остаются их оболочки, привычный завтрак, завсегдашний кефир в обед, но ангел знает, другого ангела не найти, потерявши однажды, от того слёзы стоят на страже у глазниц, и глаза всё время мокрые, как у лошади.
Откуда столько обид?
Ведь мы расстались вчера.
Кто Вас теперь удивит? -
Только людская молва.
Кто Вас теперь не поймет,
Кто не услышит слова?
Увидит око, неймет,
Только людская молва
Выносит сор за забор,
Кто Вас полюбит теперь?
Палач торопит топор,
Закройте двери потерь.
Теряя в сердце своем,
При встрече прячем глаза.
Уже не плачет никто,
И возвращаться нельзя.
12.09.01.
И всегда дорога, всегда ты бежишь от себя, сейчас всё больше с билетом, с паспортом, важная, а раньше как придётся, билет до ближайшей станции, а дальше как придётся. «Мама, папа, вышлите денег, я в Москве, живу в общаге у одноклассницы, Наташки, вышлите на её имя, до востребования», и поседевшие мама и папа высылали денег, и ты опять куда-то бежала, в основном от себя.
Поезд, пропахший китайской лапшой,
Холодный, но летний,
оттого и не топят,
Очередь на одеяла,
Люди смеются: «Крым»,
Продавцы эскимо разоряются.
Пограничник, теряя зрение,
сличает запятые в паспорте, словно ищет блошек.
Таможню не интересуют твои глупые чемоданы.
Курс гривны меняется от столба к столбу.
Лунные камни и яшма обещают вернуть
мужскую силу и женскую верность.
Очень холодно спать,
ожидание затянулось,
когда Крым накроет ласково
волной теплого воздуха.
Я еду к бабушке,
она научит меня, чему не успела.
Алые поля незнакомых цветов –
это маки…
Теперь ты никуда не едешь, никуда не бежишь. Всё думаешь, думаешь, что ты сделала в жизни не так, хотя ты не лгала ни в одном движении, ни в одной букве. Думаешь так, как будто жизнь уже кончилась.
Тополя, теряя индивидуальность,
Приобретают строгость,
линейность тире пирамидальность.
Солнце, не зная меры,
прощенья просит у тени,
двери
которой всегда открыты лени.
Куры постигают пространство шире, чем люди,
Чуют постоянство насеста – еда на блюде.
Тесто, едва подошло, приобретает иные формы и конфигурации,
Приготовление ужина – уже почти медитация.
Кофе, стихи, конфеты, чтение лежа:
Перечень вредных привычек никто не может
остановить
И продолжить, даже никто не в силах исправить.
В поте труда – тайна – мне не дается,
Время глотками льется,
Мне не хватает.
Книг широкие корешки переплетов пугают,
Когда же у ночи украсть свет лампы.
Спит ангел кудрявый, поджав ножки,
зачем плакать.
Загар медленно пристает к коже.
По телефону голос у тебя грустный,
У меня тоже.
Позвонил, ну так не бывает, не бывает так. Это как будто бы тогда давно–давно я обстригла волосы, а ты увидел меня и плакал, и спрашивал: «Зачем»? А я объясняла, что подцепила вшей, и Иринка обстригла меня очень коротко, но лесенкой, и тебе пришлось брить меня налысо, почти налысо, а утром вступительные экзамены, и комиссия в шоке, но я получила пять по-немецкому. Позвонил, говорил, что плохая связь, что набирал десять раз. Позвонил, что ж тут плакать, да и нечем. Мама всегда говорит, береги слёзы, это очень длинная и трудная жизнь.
Тут бы закончить. Красиво. Даже перебор, как красиво. Но я теряю мужество, у меня не хватает сил, сказать 6ы: «Конец», потому что завтра я придумаю новое название, но буду писать о том же, о тебе и о себе, о себе любимой, как ты говоришь. Надо бы о чём-то вне. Сегодня встретила ангела, красивая, в возрасте, говорила мне о неких высокопоставленных лицах нелицеприятные для них вещи, а я думала о том, как хорошо, что в этот круг я не вхожа и не знакома с ними. Ангел для ангела. Для ангела всегда ангел, и никак иначе.
|
